Дизайн-мышление и сервисный дизайн: рассуждения о будущем.
Дематериализация экономики и ее последствия.
Дизайн-мышление (design thinking) и, впоследствии, сервисный дизайн (service design) являются уникальными продуктами своей эпохи. Зародившись в конце 1990-х и оформившись на рубеже тысячелетий, дизайн-мышление стало визитной карточкой «Экономики креативности».
Сегодня, когда мир переживает коренной перелом эпохи, в основе которой лежит сервисная экономика, — а именно этот тип экономики породил design thinking / service design, предлагаю поразмышлять о будущем этих форм инновационного поиска и самой экономики услуг.
Если коротко, прогноз для тех экономик, которые еще не успели нарастить “сервисную часть” — неблагоприятный: дизайн-мышление и сервисный дизайн там, скорее всего, окажется совсем маргинализированными. Это не очень радостная весть для тех, кто в этой области вращается, однако, это не означает, что сама экономика от этого пострадает. Скорее, наоборот.
Те же экономики, которые успели нарастить “сервисную составляющую”, прежде всего, Западная Европа, США, Япония входят в новую — виртуальную — экономику, и тут дизайн-мышление окажется востребованным, как никогда. Правда, отрыв от реальности без последствий не обойдется. Но это уже другая история...
Первый слайд, с которого начиналась защита моей магистерской диссертации по дизайн-мышлению “Applying design thinking to efficiently harness tacit knowledge” в Лондоне в сентябре 2006, был этот:
На слайде наглядно показывалось, как выросла доля “нематериальных активов” (Intangible Assets) по сравнению с материальными, осязаемыми (Tangibles).
Дематериализация западной экономики воспринималась все последние десятилетия как несомненный показатель успешности ее развития.
В отчетах McKinsey того времени появляется все больше исследований, показывающих, как нарастает в такой “дематериализованной” экономике т.н. tacit knowledge (“неявное знание”), являющееся критерием развитости экономики:
И чем больше отрасль была завязана на нематериальные активы, тем выше в ней была интенсивность tacit interactions (прежде всего, сервисной составляющей), тем больше оказывалась EBITDA и эффективность отрасли в целом:
Сегодня, в июле 2022 года можно оценить последствия дематериализации экономики, которую следует рассматривать как проявление макротренда на “Деиндустриализацию”:
…Европейцы неожиданно пришли к выводу, что они неправильно оценили возможности российской экономики:
“Мы считали, что российский валовой продукт много меньше европейского и поэтому нам удастся легко уничтожить российскую экономику, не затронув свою. Но неожиданно выяснилось, что в российской экономике значительную часть составляет с/х, промышленность и энергетика, и почти нет экономики услуг. У нас же оказалось много экономики услуг и гораздо меньше промышленности.В результате материальное проявление экономики, то есть реальное производство, оказалось сравнимым. Никакого преимущества у нас не оказалось, да еще и проблема плохой логистики”.
Эта ошибка была сделана потому, что людей так учили [если страна развитая, в ней происходит переход от промышленного производства к экономике сервисов].
Начиная с XVI-XVII вв., когда стали возникать первые экономические модели, возникло две полярные теории стоимости: трудовая и меновая. В трудовой теории стоимость возникает, когда люди делают: производят, трудятся, делают какие-то реальные вещи. В меновой утверждалось, что у вас в процессе обмена происходит некая алхимия, магия, в ходе которой появляется новая стоимость.
На самом деле, работают обе теории. И на протяжении почти всей человеческой истории до начала XX в. эти теории конкурировали между собой, а государство строило практическую экономику, имея в виду обе стороны: нужно думать о торговле, но не забывать о реальном производстве и человеческом труде. Но за ХХ век был сделан резкий крен в сторону меновой теории стоимости: из экономики стал исчезать понятие «труда». Как только исчезло понятия «труда», исчезло понятие «производство». В результате возникла картинка под названием «Алхимическая экономика». И возможность для множества деривативов.
И пока все шло хорошо, пока глобализация не дошла до своего предела и можно было пользоваться рядом территорий, где производство продолжало развиваться, можно было получать геоэкономическую ренту, не имея у себя реального производства.
Но тут выяснилось, что в зоне катастроф индустриальной фазы развития этот момент закончился сразу. Деривативы начали быстро терять свою стоимость, — а этот процесс только начался. Оказалось, что в условиях кризиса соревнуются между собой реальные экономики. Европа когда-то имела великую реальную экономику, но, почитав учебники о том, что происходит переход от реального производства к производству услуг и артефактов, она ее в значительной мере потеряла. И сейчас с этим и столкнулась…”
— Сергей Переслегин “События в Европе. Куда движется кризис”.
Вообще для более глубокого понимания как прошлого, так и будущего, рекомендую обратиться к XVI веку не только с точки зрения появления различных экономических моделей, но, прежде всего, как века, когда представление о человеке претерпело кардинальное изменение. А именно, оформился т.н. номинализм, позволивший “вычленить” человека из коллективной формы идентичности. Все остальное — последствия:
“Номинализм” заложил основу будущего либерализма, — и в идеологии, и в экономике. Человек здесь мыслился именно индивидуумом — и ничем больше, а все формы коллективной идентичности (религия, сословие и т.д.) подлежали упразднению.
— Из книги “Великое Обнуление”, Изборский клуб, 2022.
Присоединяйтесь: t.me/Farsight2050, facebook.com/groups/trendwatching.
